Чувство неодиночества. Выставка „Исповедь измученной души“ в Музее Леопольда
Работы графика и писателя Альфреда Кубина в музее Леопольда кажутся особенно актуальными в свете новой войны в Европе. Даже сине-желтый флаг, развевающийся рядом с плакатом выставки, демонстрирует не только солидарность музея с украинцами, но новую актуальность тем, поднимаемых выставкой „Исповедь измученной души“.
Война, сумасшествие и природа зла
Именно тема войны открывает экспозицию. Беспощадность, ужас, боль и беспомощность выливаются на зрителя из каждой работы. Творчество Кубина представлено здесь в окружении работ его современников Арнольда Бёклина, Густава Климта, Эдварда Мунка, Кристиана Бернса, Хьюго Хоппенега, Фердинанда Кнопфа и др. Таким образом графика находится в непрекращающемся диалоге с живописью и скульптурой его коллег. И хотя цвет картин и объем скульптур дают зрителю возможность расслабить глазные мышцы, неизбежно напрягаемые при рассматривании деталей рисунков и графики, для души и мозга зрителя это совсем не передышка. Ведь в двадцатом веке парадных образов у художников для войны почти не осталось и пугающие образы лишь меняют форму.
Хотя сказать, что обличение ужасов войны заменило героизацию ее участников будет упрощением. На выставке много работ-размышлений о природе человека в контексте войны. Неудивительно что здесь часто встречаются обращения к традиционным нарративам (Троянская война) и образам (черепа). Но не всегда, так нетипичная визуализация власти — огромный морж на груде костей — производит такое же сильное впечатление как и традиционный в западной культуре скелет, персонификация смерти.
Из общего настроения в этой секции выбивается, пожалуй, лишь картина „Война и мир“ французского художника Жоржа-Антуана Рошегросса. Он изобразил войну как привлекательные деву с мечом, она увешана драгоценностями и самоуверенно скалит зубы, а у подножья ее трона скучают белые голуби. Это такая гендерноинвертированная иллюстрация гераклитовой мудрости „Война отец всего“ для стенающих пацифистов, напоминание о том, что возможность добыть „боевые корысти“ все еще актуальна, особенно среди тех, кто стремится жить по принципам древних героев буквально.
Что такое женщина
Любовь и война, Венера и Марс – традиционная пара в искусстве. И экспозицию продолжают изображения любовных (хотя корректнее сказать „межполовых“) отношений. Ведь когда женские образы представляемы Сфинксом, Медузой, ведьмой, вампиром, амазонкой, сиреной, то понятно, что эта и часть выставки наполнена не менее болезненными размышлениями, чем предыдущая.
Искусство венского Fin de Siècle богато образами, демонстрирующими новую чувственность и новую самодостаточность женщины. Но, если в постоянных экспозиция венских музеев мы редко видим явную неуверенность, порожденную таким положением вещей, то на этой выставке собраны все возможные страхи перед Женщиной, владеющей и своим желанием и своим телом.
Она и гигантский сфинкс, то плотоядно, то равнодушно держащая маленькую мужскую фигурку в своих лапах. Она и пособница дьявола, разжигающая похоть мужской толпы. Она и дама из общества, играючи разрезающая мужчину лошадью-качалкой.
Соблазнительная Саломея, одним только танцем добивающаяся головы Иоанна Крестителя особенно часто встречается среди образов, использованных разными художниками. Как и амазонка, чуждая любой сексуальности и открыто противопоставляющая себя мужчине на его традиционном поле.
Кубин, живо интересовавшийся теориями и Фрейда и особенно Юнга, последовательно воплощает в визуальных образах неутихающие и поныне дискуссии о сознательном и бессознательном, коллективном и индивидуальном, архетипичном и инстинктивном.
Центром этой части экспозиции стала картина символиста Карла Медица „Красный ангел“. Фигура с широко раскинутыми красными крыльями явственно демонстрирует и женские и мужские черты. Картина замечательно подходит для ставших обязательными для венских музеев мероприятий LGBTQ-информирования, но все же мне образы, укорененные в библейской и античной традиции кажется более жизненными. И переосмысливать мотивацию Медеи и Саломеи интереснее, чем всерьез задаваться вопросом о чувствовании новой химеры.
Однако именно этим и интересна выставка в Музее Леопольда, что образы, срисованные со страхов, вырванные из души художников, боровшихся со страхом, одиночеством, безумием и неизвестностью, многогранны. Они предлагают каждому, кто готов об этом размышлять, поле для поиска своих ответов на сложные вопросы. Ну или хотя бы чувство неодиночества, что само по себе много значит.